РОССИЙСКАЯ МОДЕЛЬ ПЕРЕХОДНОЙ ЭКОНОМИКИ

(ФИЛОСОФСКИЙ АНАЛИЗ)

Введение

1.Формирование принципиально новых экономических отношений в России

2.Характерные социокультурные черты российской экономики

3.Процесс становления рыночных отношений и экономические нестабильности

Заключение

Литература

ВВЕДЕНИЕ

Последние десятилетия XX века ознаменовались доселе невиданными по своему размаху, внутреннему содержанию и значению изменениями, произошедшими в большинстве стран Центральной, Восточной Европы и Евразии. Распад социалистического лагеря привел к образованию новой геополитической структуры мира и поставил целый ряд государств на постсоветском пространстве перед необходимостью кардинально изменить курс сначала политического, а затем и социально-экономического движения. Радикальная перестройка социалистических общественных систем советского образца коснулась каждой клеточки общественных организмов, основательно поменяло жизненный уклад всех слоев населения. Это привело к временной дезорганизации людей и в итоге имело последствием замену мировоззренческих ориентиров на совершенно противоположные, до этого находившиеся в прямой конфронтации со всей действующей системой ценностей – социалистическое мировосприятие в мгновение ока оказалось в условиях новой капиталистической реальности. В центре названных событий оказалась Россия, которая, ступив на путь экономических преобразований, претерпела глубинные изменения общественного бытия и общественного сознания.

Эти события в силу своей общечеловеческой важности оставили глубокий след в истории и закономерно привлекли повышенное внимание политиков и ученых. Теперь же, по прошествии некоторого времени, они нуждаются в еще более глубоком осмыслении. Несомненно к этой тематике с течением времени еще неоднократно будут обращаться (и не только в России) с тем, чтобы найти ответ на вновь встающие вопросы, а также потому, что они представляют богатый исследовательский материал, источник получения новых знаний о нашем сложном мире, тем более, что эти события обнаружили новые ранее не известные нам социокультурные закономерности. Более того это была особая веха, отметившая крушение старого и начало становления нового миропорядка.

Недаром в последнее время все более активно разрастаются зарубежные транзитологические исследования. При этом последние из них все больше опираются на институциональную методологию и постмодернистские трактовки социальных изменений. В институционализме основное внимание уделяется таким категориям как институты, контракты, трансакционные издержки. Они помогают осмыслить экономические процессы с позиций социально-культурной среды, позволяют учесть влияние принятых правовых и морально-этических норм и ценностей, правил и обычаев межличностного взаимодействия людей, заведенный порядок вещей (рутины). Немалое значение придается и исторической преемственности в развитии (path dependence).

Не последнее место в развивающейся дискуссии занимает вопрос о ректификации имен. От того какой смысл вкладывается в понятия, насколько соблюдается закон тождества при восприятии учеными мужами терминов друг у друга зависит достоверность предлагаемых ими выводов. Указанные процессы исследователи удостаивают самых различных эпитетов. Среди них наиболее часто встречаются следующие термины: модернизация, переходный период, переходное общество, переход к рынку, реформы, преобразования, трансформация, смена хозяйственного уклада, революция, мутация.

По мнению В.А. Ядова, Н.И. Лапина [3, С. 65, 13, С. 4], общепринятая терминология (модернизация, переход) не всегда выражает существа происходящих в России изменений в силу того только, что объективно не задан, не предопределен исторический вектор этих преобразований. Наиболее адекватным он считает употребление нейтрального понятия трансформации, свободного от “векторной нагрузки”, а в его определении ссылается на Т.И. Заславскую, которая характеризует трансформацию как “радикальное и относительно быстрое изменение социальной природы или социетального типа общества”. К этому понятию могут быть добавлены уточняющие аксиологические оценки и тогда оно преобразуется в модернизацию или деградацию, показателем которых служит генеральное направление социокультурных сдвигов. Следует также различать количественное и качественное в развитии – с модернизацией мы имеем дело, если меняются в основном количественные характеристики системы; понятие трансформации, напротив, обозначает качественные сдвиги (согласно П. Штомпке).

Дж. Голдстоун отстаивает позицию, характерную для целого ряда отечественных и зарубежных исследователей, согласно которой посткоммунистическая трансформация трактуется как революция [4, С. 118]. При этом он обращает внимание на то, что события 80-х – 90-х годов заставляют переосмыслить принятые концепции революционного процесса и даже “угрожают существованию современной теории революционных переворотов”. Это наблюдается в том, что: 1) отпала потребность в массовой народной организации как базе для мобилизации политических сил; 2) ставится под сомнение вопрос о существовании благоприятных условий для протеста; 3) сводится на нет проблема идеологии (согласно классическим взглядам политическому перевороту должны предшествовать масштабные преобразования в идеологии). В русле этой концепции Дж. Хок и Т. Эш предлагают использовать изобретенный ими термин рефолюция (реформа + революция), чтобы подчеркнуть ненасильственный характер произошедших преобразований.

А. Бузгалин полагает, что в результате полураспада “мутантного социализма” на пространстве мировой социалистической системы наблюдается феномен реверсивного хода истории, ведущий к различного рода мутациям позднего капитализма [2, С. 104].

Интересен подход в рамках которого для описания социалистических экономик, где началось быстрое формирование рыночных институтов (уже осуществлен переход к рынку), используется широко вошедший в научный и политический лексикон термин “нарождающиеся рынки” (emerging markets), первоначально предложенный в 1981 году сотрудником Международной финансовой корпорации (части Всемирного банка) А. ван Атмэлем для определения группы развивающихся стран, где происходит активное становление рыночной экономики [14, С. 14].

Целью настоящей работы является попытка философского осмысления происходивших в российской экономике перемен и определение основных черт модели российской переходной экономики. Главной задачей видится определение и раскрытие целостного перечня философско-экономических вопросов, позволяющих провести подробный философский анализ сложившейся экономической системы. Для более полного обоснования предлагаемых выводов автор обращается к процессу трансформационного развития в его динамике.

1. Формирование принципиально новых экономических отношений в России

В мире существуют две полярные экономические модели: чистый капитализм и плановое хозяйство (командная экономика или социализм). Кроме того признают существование традиционных экономик (характерны для стран Третьего мира) и смешанных моделей (к которым относятся почти все развитые и часть развивающихся стран). Кроме того отдельно признается существование моделей переходных экономик. В их числе “рыночный социализм”, либерально-монетаристская, институциональная и ордолиберальная модели. Они различаются по теоретическим основам и определению приоритетных направлений реформирования, последовательности мероприятий, формам и темпам преобразований, по набору условий, позволяющих достичь максимальных результатов, по производственным и социальным последствиям. Также выделяют две модели с точки зрения времени и формы проведения реформ – “шоковую терапию” и градуализм.

Есть все основания полагать, что перечисленные модели не являются типичными и стационарными для какого то конкретного общества. Пример России показывает, что смена траектории движения начиналась с модели “рыночного социализма” (эпоха перестройки) и продолжилась резким поворотом к либерально-монетаристской модели (признанной мировым сообществом – Вашингтонгский консенсус в качестве универсальной). Становление рынка ведет к необходимости всерьез задуматься об институциональных преобразованиях, а господствующие убеждения социальные ориентиры связывают нас и с ордолиберальной моделью.

Смена траектории движения поразительна тем, что был совершен прыжок через пропасть, разделявшую социализм и капитализм (совершенно различные экономические и социально-политические уклады, находившиеся в условиях прямой конфронтации). Уникальность этого состоит и в том, что впервые была предпринята попытка, минуя длительную эволюцию, которая обычно предшествует формированию рыночных систем, искусственного создания “естественного порядка вещей”. Сама возможность такого перехода до этого была просто немыслимой. Был проведен колоссальный эксперимент.

Вопрос о природе перехода может быть решен двояко. С одной стороны очевидно различие двух систем. С другой стороны, есть общие экономические законы (это подтверждает то, что переход состоялся), которые действуют одинаково как в плановом хозяйстве, так и в свободной рыночной экономике, хотя конечно в этих системах они наполняются разным содержанием.

Основное расхождение этих систем в соотношении свободы и необходимости. "Расширенный порядок человеческого сотрудничества" [18] предполагает максимально свободное поведение непосредственных производителей и потребителей, ориентирующихся на своекорыстный интерес. Стоимость товаров определяется свободными соглашениями. Необходимость в таком случае складывается из складывающихся в ходе спонтанных взаимодействий рыночных закономерностей, движимых представлениями индивидуального блага каждого. Социализм же напротив, руководствуясь соображениями общего блага, подчиняет поведение индивидов жесткой необходимости, при этом роль законодателя берет на себя центральный плановый орган, который предписывает производителю и потребителю как им поступать и произвольно оценивает стоимость товаров. Это предполагает разумное вмешательство в хозяйственную жизнь, при этом своекорыстный интерес никто не отменял (он заложен в человеческую природу). Как отмечает Ф. Хайек, “согласно социалистическим воззрениям, коль скоро люди оказались способными породить некую систему правил, координирующих их действия, для них должна оказаться посильной и задача изобретения системы даже получше и поприятней. Однако если человечество обязано самим своим существованием какой-то конкретной, регулируемой правилами форме поведения, подтвердившей свою действенность, то оно попросту не может предпочесть другую форму поведения исключительно из-за кажущейся привлекательности ее непосредственно видимых результатов” [18].

Таким образом, существование двух противоположных экономических систем вовсе не значит, что они совершенно инородны и несовместимы, как бы взяты с разных планет. Стоит вспомнить хотя бы то, что социализм сформировался и развился на площадке индустриального капитализма. Другое дело – механизмы саморегулирования, гражданское общество, инициативность и активность людей, которые сложились в ходе длительной эволюции, напрямую влияют на эффективность функционирования частного сектора. Их то и не было в социалистической модели.

Поэтому было бы чрезвычайно опрометчивым надеяться немедленно прийти к зрелой стадии рынка –в результате смены систем страна оказалась в начале капиталистического пути. После формирования рыночной экономики встает не менее сложная задача – в максимально сжатые сроки пройти весь путь рыночного развития и выйти к зрелым его формам, т.е. догнать развитые страны.

Можно выделить следующие стадии трансформационного развития:

начало перехода от социализма к рынку, когда рынка как такового еще нет, даже в незрелой форме. Здесь имеет значение сам поворот, начинают восприниматься и прививаться основные рыночные идеи и зачатки рыночных институтов. Даже в самых радикальных случаях, при сломе старых структур, социализм еще не ушел, он зримо или незримо присутствует, в том числе и в формах его отрицания.
формирование рынка, пусть еще и незрелого, но могущего с полным на то правом быть названным рынком.
эволюция вновь созданных рыночных структур и объединение разобщенных подсистем, самостоятельно сформировавшихся или заимствованных, в единую целостную систему. Опять же здесь не может не наблюдаться разумное вмешательство сверху и снизу в силу необходимости ускорить естественный ход вещей и при наличии отставания от мирового уровня. Прохождение пути от ранней молодости к глубокой зрелости возможно лишь в условиях ликвидации ядра социализма и распада его компонентов, но при сохранении функционирующих остатков старых структур. С одной стороны, это дает возможность опираться на старый опыт и институты, подпитывать новые начинания, с другой стороны, старые структуры в большинстве своем начинают мешать и тормозят развитие, вступают в противоречия с новыми.
наконец, конечная цель видится в том, чтобы войти в стадию рыночной зрелости и преодолеть отставание от остального мира, развитых стран.
По поводу возможностей использования в трансформационном движении мирового опыта, как отмечает Н. Симония [16, С. 53], в умах господствует две равно несостоятельные точки зрения. Первая из них состоит в том, чтобы просто заимствовать и быстро пересадить на почву бывших соцстран западную модель капитализма в том виде, как она функционирует сейчас. При этом не учитывают, что, во-первых, эта современная модель формировалась и “шлифовалась” в течении не одного столетия, и, во-вторых, во многом в социалистических обществах просто-напросто отсутствуют социальные институты и психологические предпосылки для подобного стремительного заимствования “готовой”, но чужой модели. По мнению Ю. Яковца [19, С. 74], “вместо того, чтобы устремиться вперед к постиндустриальной модели XXI века, в России был провозглашен курс возврата к либеральной модели XIX века, к реставрации капитализма эпохи свободной конкуренции… В результате появился некий мутант, гибрид вчерашнего с позавчерашним, псевдолиберальная модель с паразитическим первоначальным накоплением капитала, господством олигархов, компрадоров, и мафиозной теневой экономики, со стремительным ограблением государства и большинства населения на фоне обвального экономического и общественного кризиса”. Вторая точка зрения предлагает копировать какую-то из азиатских моделей, которые ближе во многих отношениях к современным российским реалиям. Здесь возникает два возражения: 1) “почва”, структура и характер общественного производства, исторические традиции, психология и т.п. в каждой стране достаточно самобытны, иногда уникальны и просто не поддаются грубому копированию; 2) азиатские общества к настоящему времени многое восприняли у западной цивилизации и представляют собой сплав традиционного и капиталистического, а в ряде случаев социалистического экономических укладов, соответственно заимствовать традиционную часть нет никакого смысла, социалистической мы в достатке располагаем, а капиталистическую проще и надежнее получить из первоисточников, т.е. у Запада, где она сохранилась в наиболее чистом виде. Вывод напрашивается один: “Что реально, возможно и даже полезно, так это заимствование отдельных элементов чужого исторического опыта, отдельных компонентов зарубежных моделей, как западных, так и восточных. Но результатом этого будет свой, национально-особенный синтез современного и традиционного”.

Это подтверждает мысль о том, что наиболее целесообразной манерой поведения должно быть изучение и адекватное применение известных миру успешных методов решения проблем в продвижении экономического развития страны, интенсификации количественного и качественного роста. Их можно брать лишь в качестве образцов с тем, чтобы добиться наилучших результатов, использовать все возможности, т.е. необходимо комплексное изучение мирового опыта в приложении к решению конкретных проблем, так чтобы можно было избежать ошибок и выбрать самую оптимальную траекторию движения.


2. Характерные социокультурные черты российской переходной экономики

Особенности переходного периода в России состояли в том, что страна оказалась в положении крайнего неравновесия, трансформационные процессы осуществлялись особенно активно и стали общесистемными. Собственно с философской точки зрения, активные трансформационные процессы и составляют содержание переходного периода, результатом которого становится существенное преобразование социально-экономической системы и переход ее в новое качественное состояние.

Важной чертой, как уже отмечалось, стало сосуществование старых и новых форм экономической жизни и управления хозяйством. Завершает становление нового качества усиливающаяся значимость новых форм социально-экономических отношений. Вместе с тем вклад советского периода еще сохраняется, наиболее инерционные его следы: патернализм, коллективизм, непринятие выраженного индивидуализма, приоритетная ценность социальной справедливости.

В сравнении с периодами обычного функционирования возросла роль политики, субъективного фактора, роли реформаторских программ и законотворческой деятельности государства. Как заметил В. Ядов, человеческая история перестала быть естественно-историческим и становится социально-историческим процессом. Это означает, что в наше время решающую роль приобретают факторы субъектные (включая науку), т.е. развивается способность социальных субъектов (от рядовых граждан до национальных правительств) реагировать на внутренние и внешние вызовы, учреждать или сдерживать нежелательные и опасные тенденции природных, социальных, экономических, политических сдвигов и содействовать желательным. Даже если эти усилия нередко приводят к неожиданным незапланированным последствиям, эти последствия не перестают быть продуктом их действия. Уместно вспомнить слова Н. Маккиавели “… может быть судьба распоряжается лишь половиной наших дел, другую же половину, или около того, она предоставляет самим людям”. Переходный период – лучшее тому подтверждение.

Он показал и последствия переоценки собственных сил. В начале реформ все виделось в радужной перспективе, идеологи (А. Аганбегян) заявляли: “Мы переходим к рыночной экономике не ради чьих-то научных амбиций или прихоти политических деятелей. Все делается ради подъема экономики. Достаточно приглядеться к странам, где имеется развитой рынок, чтобы понять: с рынком жить лучше, чем без него. Было мало приятного в том, что мы не имели выбора товаров в магазине, были лишены возможности улучшить жилищные условия за свои же деньги, не было перспективы скорого приобретения легковой машины. И ничего от нас не зависело. Рынок все эти проблемы снимает. Рынок дает нам возможность зарабатывать, а затем потратить деньги с пользой! И не надо отождествлять нынешние лишения с утверждением рынка. Во многом они рождены именно тем, что страна с трудом, наощупь ищет путь к рынку, тем, что настоящих рыночных отношений еще нет” [15, С. 55]. Переход оказался очень и очень непростым, чего собственно и следовало ожидать.

Центральной целью начатых преобразований, важнейшей предпосылкой формирования рынка было разделение государства и экономики. Именно соотношение государства и экономики и представляет по существу основное различие старой и новой систем, достижение определенного баланса в их отношениях составляет поворотный пункт перехода. Второй вопрос – представления о социальной справедливости, отношения к системе распределения, система ориентиров жизнедеятельности, особенно в плоскости “потребление-производство”, определенный набор деятельных установок. На первый план вышла необходимость поменять систему взаимоотношений между человеком и экономикой. Это должно было стать основой для формирования активного типа личности, заинтересованного в результатах своего труда. Преодоление былых форм внеэкономического принуждения давалось нелегко. Основная масса не желала проявлять “должной” инициативы. Напротив, появился слой дельцов, которые воспользовались обстановкой в своих неблаговидных интересах.

Для устранения монополии общественной собственности на средства производства и создания категории частных собственников была предпринята приватизация – необходимый и несомненно даже ключевой тактический элемент реформ. Другое дело – ее неумелое проведение. Вопрос преобразования собственности оказался очень болезненным и фактически вылился в процесс первоначального накопления капитала во всех его неприглядных формах. В этом отношении страна была отброшена в XVIII-XIX века. Исторически на этом этапе концентрация свободных денежных средств в руках наиболее “предприимчивых” членов общества достигается путем их изъятия у тех, кто ими располагает насильственными методами – мошенничеством, обманом, шантажом или даже уничтожением несговорчивых. Главным действующим лицом первоначального накопления капитала оказалась бывшая советская номенклатура как основной претендент на объекты госсобственности. Вновь образованная финансовая система широко используется в качестве механизма накопления денежного капитала. Наряду с накоплением денежного капитала путем развертывания торгово-посреднической и финансово-спекулятивной деятельности происходит прямое присвоение объектов госсобственности, причем преимущественно в экспортоориентированных отраслях. Имеет место высокий уровень криминализации процесса раздела и передела собственности. Стоит вспомнить многочисленные финансовые пирамиды и сводки криминальных разборок в начале 90-х.

Впору задаться вопросом: почему мы наблюдаем такие разительные контрасты между результатами реформ, проведенных первым эшелоном соцстран (Польшей, Чешской республикой и Венгрией) и Россией? Конечно, административное регулирование в СССР было куда более масштабным и проникало намного глубже, частный же сектор, за исключением теневого, был практически полностью подавлен. Кстати, после либерализации именно “теневики” наиболее быстро сориентировались и успешно адаптировались к рынку, чем во многом объясняется неблагородные, прямо скажем полукриминальные формы экономической деятельности.

В моду вошло быстрое обогащение, идеология легких денег. В сфере предпринимательства прочно утвердилось рентоориентированное поведение. “Обломовское” отношение к труду сопровождалось также ограничением доступа ко многим видам деятельности. Вся хорошая, престижная и высокооплачиваемая работа добывалась не на рынке труда, а посредством замкнутой сети неформальных связей (через протекцию, взятки, личные знакомства). Это серьезно подрывает квалификацию кадров в стране, поскольку распределение рабочей силы определяется не ее производительностью, а степенью, кругом знакомств и родственных связей. В таком важнейшем институте как рынок труда у нас и по сей день фактически нет конкуренции.

Остается без ответа вопрос был ли это прогресс или регресс. Явление перехода сопровождалось упадком сил, экономические показатели упали настолько, что Россию относят сейчас к странам Третьего мира. Социалистическое общество стояло на равных с развитыми капиталистическими державами, не уступало им по своей политической, экономической, социальной, военной, культурной мощи, и вдруг, в мгновение ока оказалось отброшенным далеко назад и оказалось на задворках современного мира, на обочине современной истории. Хотя сопоставления с США не всегда правомерны. Следует учесть, что и в советский период наш национальный продукт составлял лишь около половины американского, а уровень потребления достигал лишь одной трети (к этому нужно добавить хронические дефициты).

Едва ли российские реформы в экономическом отношении можно назвать успешными, даже несмотря на достигнутую политическую и экономическую стабилизацию. К середине 90-х годов ВНП сократился до 50% от дореформенного уровня. Реальный личный доход на душу населения упал до 60-70% от уровня 1990-х годов. Более того, 64% населения имели доходы ниже среднего уровня, а почти 30% жили попросту говоря в нищете.

Соответственно, напрашивается вопрос о том, были ли недостатки и критические проблемы, проявившиеся в ходе реформ, наследием прошлого, а значит неизбежностью, или же они были допущены в результате ошибочной политики государства. Попытка ответить на него будет предпринята в следующем разделе.

3. Процесс становления рыночных отношений и экономические нестабильности

Из стандартной реформаторской триады – либерализация, макроэкономическая стабилизация, институциональные преобразования – в России первоначально на повестке дня стояли только два первых компонента. (1, С. 84). Строительство экономических институтов было сознательно отложено до лучших времен – после того как будет избегнута угроза экономического и социального коллапса, когда прочно утвердятся новые политические институты, а растущая экономика способна будет предоставить достаточные ресурсы, чтобы организовать обеспечение общественными благами. Была сведена на нет социальная политика. Был произведен глубокий сдвиг в социальной философии: государство отказалось оказывать своим гражданам поддержку на протяжении всей их жизни, на плечи индивидов полностью легла обязанность позаботиться о себе самим.

Вместе с тем для этого не было создано адекватной среды. Были просто необходимы масштабные институциональные преобразования – наиболее трудная и ответственная часть реформ. Определенная институциональная структура образует “несущую конструкцию” (scaffold) общественно-экономических отношений. Институты – это общие “правила игры”, которые структурируют пространство социальных и экономических взаимодействий, а также инстанции и процедуры, обеспечивающие их соблюдение. По словам видного институционалиста Д. Норта, институты – это “ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми, задают структуру побудительных мотивов человеческого взаимодействия… Институциональные изменения определяют как общества развиваются во времени, и таким образом, являются ключом к пониманию исторических перемен” [1, С. 12]. Эта немаловажная составляющая отсутствовала в российской программе реформ.

К негативным последствиям и болевым точкам трансформации можно отнести:

Масштабное сокращение ВНП.
Технологическая зависимость.
Структурные деформации и дезинтеграционные тенденции в реальном секторе. К структурным деформациям, доставшимся в наследство от советского периода (гипертрофия тяжелых отраслей промышленности и ВПК при слабости потребительского комплекса, крайняя неравномерность технико-технологического уровня отраслей и серьезное физическое и особенно моральное устаревание значительной части основных фондов), после 1991 года добавились новые, явившиеся результатом избранного варианта реформирования отношений собственности и пронизанной догматизмом политики финансовой стабилизации. Они выразились в дальнейшем утяжелении структуры промышленности и экспорта (в пользу топливно-энергетического, сырьевого и металлургического комплексов). Еще больше ослаб потребительский сектор (мизерными стали объемы производства отечественной легкой промышленности, товаров длительного пользования). Под давлением импорта возникла угроза продовольственной безопасности страны. Старение фондов вошло в фазу перманентного генерирования угроз производственных аварий техногенных катастроф. Дезинтеграция народнохозяйственного комплекса, разорвавшая целостность воспроизводственного процесса, выразилась в отрыве реального сектора от сектора финансового; последний стал замкнутым, самодостаточным и спекулятивно работающим на самого себя, втягивающим и почти не отдающим в окружающую среду финансовые ресурсы. Обособился экспортный сектор (прежде всего ТЭК), развивающийся за счет валютной выручки и слабо связанный в воспроизводственном плане с другими звеньями реального сектора. Довольно замкнуто функционируют отрасли, ориентированные на характеризуемый спадом платежеспособного спроса и чрезвычайно слабо монетизированный внутренний рынок и поэтому угасающие.
Вывоз капиталов за рубеж.
В экономике нет инвестиционных ресурсов (норма валового накопления основного капитала снизилась с 29% ВВП в конце 80-х годов до 9-10% во второй половине 90-х).
Сохраняется сверхмонополизация отдельных отраслей, в которых до сих пор не знают, что такое конкуренция.
Права собственности защищены настолько слабо, что российскую экономику характеризуют как “экономику физических лиц”. Об этом свидетельствует прокатившаяся в 2000 и 2001 годах волна переделов собственности на крупных комбинатов, когда вопрос об управлении компанией решался буквально с оружием в руках. Власть показала свою неспособность повлиять на ситуацию. Более того в конфликтах были замешены верхушки региональных элит.
Слияние власти и собственности. Размер собственности и экономический успех определяются не столько коммерческими способностями, сколько близостью предпринимательства к власти. Для характеристики этого процесса интересна концепция рентоориентированного поведения.
Нарушена связь между собственностью, капиталом и прибылью.
Коррупция, которая до сих пор сводит на нет все усилия навести элементарный порядок в экономике.
Отсутствие надежных и действенных механизмов социальной поддержки населения, слабая социальная политика.
Низкий уровень финансирования науки, особенно фундаментальной.
Деформация институционального пространства. Формальные правила игры уступают место неформальным отношенческим сетям. При заимствованиях любые формальные институты прорастают неформальными отношениями и личными связями. Иными словами, “вживление” новых форм регуляторов приводит к совершенно иному, неожиданному результату – к еще большей активизации нестандартных поведенческих моделей и непрерывному расширению их ассортимента.
Высокая степень социального расслоения.
Очень низкая конкурентоспособность большинства отечественных производств.
Вместе с тем к настоящему времени целый ряд проблем уже оказался позади:

Изжиты неденежные расчеты, бартер.
Не так остро стоит кризис внешней задолженности, хотя размеры долга еще остаются значительными и на его обслуживание отвлекают огромные ресурсы от решения других, в т.ч. самых насущных задач. Главное все же в том, что правительство научилось должным образом решать эту проблему.
После августовского кризиса 1998 г. в результате 4-х кратной девальвации рубля начался рост промышленного производства – предприятия отреагировали на освободившиеся от западной конкуренции ниши.
Банковский сектор (после кризиса 1998) перестал питаться “инфляционным налогом” и стал постепенно приобретать цивилизованные черты.
Новая правовая система отвечает рыночным реалиям, приняты налоговый, трудовой, земельный кодексы, пакет антибюрократических законов.
Налоговая система ориентирована на стимулирование, включает меры против сокрытия налогов.
Проводится сбалансированная бюджетная политика.
Принимаются меры и соответственно наблюдается рост денежных доходов населения.
Преодолеваются точечные проблемы, приняты программы реформирования отдельных отраслей и уже начато их претворение в жизнь.
Это уже немало.

Следует также отметить, что переходная экономика по-новому ставит целый ряд проблем социальной философии. Среди них:

Поменялись представления о соотношение свободы и необходимости в экономике.
Новое звучание приобрел вопрос о количественных и качественных изменениях в социально-экономическом развитии.
Смена жизненных ориентиров личности, вызванная ломкой старых структур.
Соотношение объективного и субъективного в истории, в движущих силах социальных процессов.
Диалектика реформ, последовательность качественных сдвигов, роль скачков (спор о необходимости “шоковой терапии” или политике градуализма).
Переосмысление моделей идеального устройства общества, новое видение рыночной экономики, представлений о социальной справедливости.
Роль и значение институтов, социальных норм и правил поведения в экономике.
Переосмысление прогрессивной концепции общественного развития, изучение аксиологии социальной динамики.
Роль идеологии и науки в социальном движении.
Новое отношение к ценностям демократии и либерализма, возможность существования и реализации общечеловеческих ценностей, в особенности экономических и политических, ценностей глобализации.
Наконец, вопрос о принципиальном единстве и многообразии экономического устройства мира.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом трансформационный процесс в России оказал существенное влияние на весь образ жизни в стране. Обширные социально-экономические изменения привели к коренной перестройке моделей поведения. Такой резкий и бурно протекавший поворот не мог не повлечь кризисных последствий – в стране разразился глубокий общесистемный кризис.

Вместе с тем, развитие рыночных отношений в России в настоящее время выходит в стабильную и устойчивую фазу. Как заявил А. Нестеренко в журнале Вопросы экономики [14, С. 5], смена кремлевского руководства в 2000 г. символически обозначила важнейший рубеж в социально-экономическом развитии России – завершение целого этапа постсоветской истории, который принято называть переходным периодом. Обосновывает он эту выкладку тем, что “за десятилетия реформ в России возникли все основные рыночные экономические институты (также как институт политической демократии). Сейчас невозможно назвать ни одного рыночного института, которого нет в современной России (кроме разве что купли-продажи земли)”. Почти тут же ему находится противник. На страницах того же журнала появляется статья Р. Капелюшникова, в которой он подчеркивает шаткость рассуждений своего коллеги – “уязвимость позиции Нестеренко – в чрезмерном “юридизме”: неявно она предполагает, что всякий институт превращается в действующий тотчас, как только состоялось его формальное учреждение”. Многие из институтов существуют лишь формально, на бумаге. Иначе говоря, сменились вывески, но реальные отношения фактически не наполнились новым содержанием. Действительно, если трезво смотреть на вещи, то придется признать, что рыночные реформы в общем и в особенном еще очень далеки от завершения. Вместе с тем Нестеренко прав, рынок в России уже сформировался, пусть и не зрелый, но он есть. Мы живем по рыночным законам. Социализм – перевернутая страница истории.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. Transforming post-communist political economies. - National Academy Press. - Washington, D.C. - 1997. - p.514.

2. Бузгалин А. Мутантный капитализм как продукт полураспада мутантного социализма // Вопросы экономики. - 2000. - № 6. - С. 102-113.

3. В. Ядов. Россия как трансформирующееся общество (резюме многолетней дискуссии социологов) // Общество и экономика. - 1999. - № 10-11. - С. 64-72.

4. Голдстоун Дж. Теории революции, революции 1989-1991 годов и траектория развития “новой” России // Вопросы экономики. - 2001. - № 1. - С. 117-124.

5. Городецкий А. Об основах институциональной трансформации (теоретический аспект) // Вопросы экономики. - 2000. - № 10.- С. 118-123.

6. Дерябина М. Институциональные аспекты постсоциалистического переходного периода // Вопросы экономики. - 2001. - № 2. - С. 108-115.

7. Заостровцев А. Рентоориентированное поведение: потери для общества // Вопросы экономики. - 2000. - № 5. - С. 31-52.

8. Здравомыслов А.Г. Социология российского кризиса: Ст. и доклады 90-х годов. - М.: Наука, 1999. - 352 с.

9. Капелюшников Р. “Где начало того конца?” (к вопросу об окончании переходного периода в России) // Вопросы экономики. - 2001. - № 1 С. - 138-156.

10. Кириченко В. Рыночная трансформация: экономическая теория и опыт (спецкурс) // Вопросы экономики. - 2000. - № 1. - С. 64-70.

11. Корнаи Я. Путь к свободной экономике. - Львов. - 1997. - 147 с.

12. Красникова Е. Рыночная трансформация российской экономики как процесс первоначального накопления капитала // Вопросы экономики. - 2001. - № 2. - С. 142-153.

13. Лапин Н. Проблемы социокультурной трансформации // Вопросы философии. - 2000. - № 6. - С. 3-18.

14. Нестеренко А. Переходный период закончился. Что дальше? // Вопросы экономики. - 2000. - № 6. - С. 4-17.

15. Переход к рынку: борьба мнений / Л.И. Абалкин, А.Г. Аганбегян, Р.А. Белоусов и др. - М.: Наука, 1993. - 191 с.

16. Симония. Н. Методологические проблемы анализа моделей социально-экономического развития // Общество и экономика. - 1999. - № 10-11. - С. 52-63.

17. Трансформация в современной цивилизации: постиндустриальное и постэкономическое общество (материалы “круглого стола”) // Вопросы философии. - 2000. - № 1. - С. 3-33.

18. Хайек Ф. Пагубная самонадеянность: Ошибки социализма. - М.: Новости, 1992. - 304 с.

19. Яковец Ю. Россия и СНГ в постиндустриальном цивилизационном пространстве XXI века // Общество и экономика. - 1999. - № 10-11. - С. 73-85.

На главную

© Черемушкин С.В., 2002

Хостинг от uCoz